Читать онлайн книгу "Судьбы людские. Любимый Иркутск"

Судьбы людские. Любимый Иркутск
Сергей Ленин


Это обновленный сборник рассказов. События реальной жизни, фантазии – все это многообразие житейских событий, от грустных и печальных до смешных и курьёзных, не оставят читателя равнодушным. Они своим водоворотом увлекут Вас в гущу событий и эмоций иркутской жизни.





Судьбы людские

Любимый Иркутск



Сергей Ленин



Иллюстратор Оксана Яшкина

Иллюстратор Алексей Яшкин

Фотограф Валентина Шкред

Дизайнер обложки Ольга Решетникова

Корректор Валентина Корионова

Редактор Светлана Булкина



© Сергей Ленин, 2023

© Оксана Яшкина, иллюстрации, 2023

© Алексей Яшкин, иллюстрации, 2023

© Валентина Шкред, фотографии, 2023

© Ольга Решетникова, дизайн обложки, 2023



ISBN 978-5-4485-8234-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




От автора





Герб Иркутска – Бабр. Картина Алексея Яшкина



Эта книга о родном городе Иркутске возникла как компиляция моих литературных трудов, которыми я был занят в 2016—2017 годах. Друзья обратились: «Сергей, пока ты завершишь верстать свои родословные книги, где много внимания уделено нашему городу, дай нам возможность окунуться в атмосферу твоих рассказов. Они так близки нам, поколению пятидесятых годов. Ждать завершения архивных исследований придется еще неизвестно сколько». Не скрою, мне приятен интерес друзей к моему скромному творчеству, и я попробовал собрать в одном месте некоторые свои воспоминания из «Иркутской саги» и уже опубликованной книги «21 истории о жизни и о любви». Здесь, в этой новой книге, реальные истории переплетаются с бурными и грустными фантазиями, и все они о нашем родном и бесконечно дорогом нам городе Иркутске и о его жителях – о нас с Вами. Здесь есть истории о любви, о путешествии в прошлое и в чужие души.

Жизнь идет своим чередом. Кажется, все в природе, в микро- и макромире, предсказуемо: электрон вращается вокруг своего ядра, атомы соединяются в молекулы, галактики плывут в просторах Вселенной по заданному свыше маршруту. Солнышко каждый день восходит и заходит. Люди рождаются, растут, влюбляются, спариваются, размножаются и потом уходят в Вечность.

Чего ради рыпаться, все запрограммировано высшим разумом. Многие так и живут – как щепки барахтаясь в ручье будничных проблем. Но зачем-то богам было необходимо наделить некоторых людей особенными способностями. Возможно, они хотели, как в зеркале, увидеть свое отражение. Может быть, потому и коснулся перст Божий творческих людей: музыкантов, артистов, художников. Художники, например, с древнейших времен творили, отражая на скалах красоту окружающей природы. Я сам с большим любопытством рассматривал различные замысловатые петроглифы писаниц Жигаловского района, что на севере Иркутской области. Зачем древним художникам было нужно расписывать отвесные скалы, изображая фигуры диких зверей? Ведь можно сорваться вниз и свернуть себе башку. Гораздо практичнее было бы завалить какого-нибудь кабана или мамонта, нажраться от пуза, да заняться продолжением рода. А они не электроны, которые бездумно вращаются, описывая орбиты вокруг своего главного центра – ядра, они, эти художники, совсем другие. И никто заранее не знает, откуда и какое озарение придет к творческому человеку завтра. Чем он будет радовать людей? А ведь он и создан для того, чтобы радовать нас, простых смертных. Для себя ему многого не надо. Он неприхотлив и скромен. Но он творец. Творец своего необъятного мира, к которому дозволено прикоснуться и нам, чтобы стать чище и мудрее.

Такими людьми я считаю Оксану и Алексея Яшкиных – замечательных иркутских художников. Здесь мы публикуем иллюстрации их прекрасных полотен.

На обложке изображена моя дочь Ольга Решетникова. Фотография замечательной иркутской фотохудожницы Валентины Шкред.

Эта книга посвящена моей любимой дочери Ольге и ее сыновьям, моим дорогим внукам – Алексею и Сергею.



sergey.lenin54@mail.ru

***




1. Уходят люди…





Виталька ушел, как жаль…


Первое сентября 2017 года. Уже по сложившейся, правда совсем недавно, традиции сидим с друзьями молодости. Это здорово, когда одноклассники по школе и одногруппники по институту находят время встречаться. Мы невольно садимся в машину времени нашей памяти и, ведомые воспоминаниями, совершаем путешествие в прошлое. Вот и сегодня мы говорили о многом. Дошло время и до воспоминаний об ушедших. Саша вспомнил своего друга Виталия.








– Как же трудно сознавать, что этот здоровяк и спортсмен ушел из жизни внезапно и так нелепо, – у Саши глаза стали влажными. Он, как и я, стал с годами сентиментальнее. – С Виталиком мы играли в футбол за команду мастеров.

Потом он работал каким-то начальником, пока не развалился Советский Союз. Началась безработица. Каждый был сам за себя. Рушилась не только экономика, рушились судьбы людей. Вот и Виталька остался на улице. В прямом и переносном смысле этого слова.

Его семья распалась. После развода с женой он ушел из дома. Ничего с собой не взял. Оставил жене и детям квартиру, дачу. Ночевал в своей машине. Но жить надо и приспосабливаться к новым условиям тоже. А куда пойти человеку с высшим образованием и с закалкой советского руководителя? В бизнес, конечно. Но это не его дело. Не смог он устроиться или пристроиться. Далеко не у всех получалось из «совка» превратиться в корифея рыночной экономики. А эта экономика, как настоящий монстр, сжирала и растаптывала не подготовленных к новой жизни людей.

Но Виталька не сник. У него есть машина, значит, надо заниматься извозом. Бомбить, таксовать, мать-перемять.

Дальше я попробую своими словами передать рассказ Александра.

Однажды Виталька подвозил до аэровокзала красивую женщину. По дороге они непринужденно болтали. Она тоже, как и Виталий, разведена. А летела в Москву. Какой-то бизнес у нее. Потом, спустя некоторое время, наш таксист снова оказался в аэропорту. Причина простая – прилетел рейс из Москвы, могло повезти кого-нибудь подвезти.

В это раннее время, а было четыре часа утра, клиенты не жадничали. Им не терпелось попасть домой, вот они и башляли, ты только вези. Но в этот раз Витальке повезло вдвойне. К нему, понуро стоящему в вестибюле, как к старому знакомому и близкому человеку, бежала навстречу Елена, прибывшая рейсом из столицы нашей Родины.

Та самая женщина, которую он подвозил недавно на московский рейс. Глаза у нее искрились, она была несказанно рада этой встрече.

– Виталий, я в Москве все время вспоминала о вас. Ваша грустная улыбка глубоко запала в мое сознание. Мне кажется, что я влюбилась, нет, втрескалась, как школьница. Никогда бы не поверила, что со мной такое может случиться, – она говорила тихо и искренне. – Вы меня довезете сегодня до дома?








– Да, конечно, – улыбнулся в ответ Виталий, и у него немного потеплело на душе.

Расставались по-дружески. Он занес багаж Елены на четвертый этаж панельной девятиэтажки в микрорайоне Юбилейный и уже собрался уходить. Но Елена его остановила. Потом они пили чай, заваренный на сибирских травах. От него струился нежный запах чабреца и мяты. Елена разоткровенничалась. Она стала вслух строить планы на будущее.

– Виталий, мой бизнес должен развиться. Я это точно знаю. Пока я сделала только первые шаги. Но это только начало, многообещающее, между прочим.

– Я рад за вас, Елена. Если есть такая уверенность, значит, все должно получиться, – подбодрил ее Виталий.

– Может быть, вам, Виталий, стоит подумать о смене места работы, – начала рассуждать Елена. – Мне сейчас будет нужен помощник и личный водитель. А потом заместитель. Вы же имеете опыт руководителя, знакомы с работой с людьми, – глаза женщины с надеждой и большим интересом смотрели на Виталия.

– Елена, Вы же меня совсем не знаете. Как же вы можете доверять человеку с улицы? – мягко спросил ее Виталий.

– Не скажите. Я сердцем чувствую, что вы, Виталий, мне подходите. Да и не с улицы, а из моего родного города Иркутска. И не проходимец вы, я это вижу. Я никогда не ошибаюсь. Только мне немного грустно. Какое-то непонятное, скорбное чувство щемит мое сердце. Может быть, это от длительного перелета.

– Конечно, вы, Елена, не выспались. После путешествия в пять тысяч километров нужно отдохнуть, поспать. Я, наверное, пойду.

– Виталий, я не хотела бы вас потерять. Приезжайте ко мне вечером, к семи. Мы проведем этот вечер вместе. Обсудим вопросы о работе. Выпьем немного вина. Нам наверняка есть о чем поговорить, – с надеждой в голосе произнесла Елена.

– Спасибо, Лена, мне приятно ваше внимание. Я обязательно приеду. Вы мне нравитесь как женщина, и вы замечательный собеседник, – мягко произнес Виталий и, откланявшись, ушел прочь из квартиры женщины, которая начала его завораживать.

– Неужели это конец моей холостяцкой жизни? Неужели это еще и конец моего мытарства – занятия извозом? Неужели моя жизнь налаживается? – начал робко, а потом все с большей уверенностью думать наш герой.








Рабочий день у Виталия почему-то не задался. Не было клиентов, или он не проявлял достаточной настойчивости и учтивости, но прокатался он по городу почти вхолостую.

Но в 17 часов 30 минут ему вроде как подфартило. Какой-то парень-шибздик попросил довести его в район Ново-Ленино. Обещал «череп отслюнявить» – это на жаргоне означало десять рублей. Наверное, потому что на этой денежной купюре красноватого цвета был изображен вождь мирового пролетариата – Владимир Ильич Ленин. А его лысина напоминала это анатомическое название из учебника по медицине. Правда, черепа еще изображались на высоковольтных трансформаторных будках. Там и надпись была: «Не влезай, убьет».

Времени до визита к Елене было предостаточно, и Виталий, насвистывая веселую мелодию, помчался по маршруту следования, предложенному клиентом. Сам пассажир почему-то расположился на заднем сидении, сказав, что после автоаварии, в которую он недавно попал, боится ездить на переднем.

Потом, по пути, пассажир предложил проехать по заброшенной улице. Сказал, что по дороге забросит деньги на выпивку корефану. Он живет на отшибе, далеко от транспортных развязок. Сам приехать не может, а выпить-то охота, и заветный торговый ларек с различным пойлом у него под боком.

– Отчего ж не выручить пацана, давай заедем, – сказал Виталий, продолжая напевать веселую мелодию, настраивающую на любовное, может быть, и что-то большее, чем простое свидание. – Только ты там не задерживайся. Давай по-быстрому. Мне на вечернюю встречу не опоздать бы, – и они свернули с магистрали на проселочную дорогу.

– Не, я долго телиться не буду. Че, денежки передам, перекинусь парой фраз и все. Я шустрый, я проворный. Я живо управлюсь, – произнес парень.

От удара молотком по черепу в затылок Виталий на мгновение потерял сознание. Машина съехала в кювет и заглохла. Фары осветили местное болото.

Сознание пришло к Виталию, когда вышедший из салона автомобиля зловещий пассажир, открыв водительскую дверь, начал вытаскивать на улицу свою жертву. При этом он нанес несколько ударов ножом Виталию в грудь.

Виталий захрипел. Он вцепился своей ладонью в смертоносный металл. Из раненной ладони ручьем полилась кровь. Убийца вырвал нож у слабеющего противника и начал им полосовать нашего парня.

Вдруг послышался визг тормозов проезжавшей мимо машины. Из открывшихся дверей выскочили несколько мужчин. Они бежали к месту происшествия. А Виталий истекал кровью. У его убийцы сверкали пятки. Он убегал от возможного преследования через заболоченную местность.

Виталий был здоровенным, спортивным мужчиной. Он был готов к любым транспортным неожиданностям. У него даже был перцовый баллончик для отражения нападения.

Но в этот раз он утратил бдительность. Волна приближающихся нежных чувств любви захлестнула его внимание. В своих мыслях он уже был в объятиях Елены. Но все в одночасье оборвалось: и мысли, и сознание, и сама неуклюжая жизнь.

– Мне холодно, мне холодно, – окровавленными губами шептал смертельно раненный Виталий.



Скорая помощь приехала с опозданием. Да и вряд ли медики смогли бы помочь нашему парню. Раны были глубокими…








Хоронили Виталия все извозчики-таксисты города Иркутска. Елена в тот вечер все глаза проглядела, высматривая Виталия в вечерних сумерках. А его все не было.

Потом, от шоферов, занимающихся извозом, она узнала о случившемся. Долго плакала и рыдала. Она не могла представить этого красивого и сильного мужчину мертвым. Он вошел в ее одинокое сердце, чтобы потом внезапно и резко уйти, оставив незаживающую рану. Оставив острую душевную боль.

Проезжая мимо места трагедии, я всегда вижу букет свежих цветов. Это от Елены. Она не может забыть свою позднюю и несбывшуюся любовь, своего любимого мужчину, безвременно ушедшего Виталия.

А что с убийцей? Его поймали и осудили на тринадцать лет колонии строгого режима. Саша был на суде. Но от этого разве может стать легче? Виталия уже не вернешь.

Его грустную улыбку можно увидеть теперь только с фотографии на Маратовском кладбище, на могильном надгробии, которое возвела вполне состоявшаяся бизнес-леди Елена Николаевна Земляникина. Это грустный и величественный памятник ее несостоявшейся любви.

– Эта трагедия произошла 26 сентября. Скоро очередная годовщина. А Виталина фотография стоит у меня на полочке шкафа. Она всегда передо мной, – грустно произнес в заключение Александр. – Такое нельзя забыть.

Эта история живет в моем сердце и будет жить, пока я топчу нашу бренную землю. Я обязательно поеду на погост в день его памяти.

У нас у всех на глазах появились слезы. Ах, как жаль парня.




Печальная зарисовка


«Тик-так, тик-так, тик-так», – монотонно клацали настенные часы, отстукивая секунду за секундой. Работа у них такая – считать время: за секундами минуты, за минутами часы и так каждый божий день. А люди продолжали идти, плыть или метаться по своему жизненному пути, не замечая порой, как быстро течет время. У кого-то жизнь была размеренной, при полном достатке, а у большинства не очень… У многих – почти совсем без простых житейских радостей. У каждого свои проблемы. «У кого-то щи жидкие, а у кого-то бриллианты мелкие. Взгрустнулось», – говорится в народной пословице.

Чего это я? Радости бывают всегда, надо только уметь их разглядеть. Вот, недавно купил себе недорогой сотовый телефон и радуюсь, что заряда его батареи хватает для работы аппарата аж на целый день. Счастье-то какое!

«Тик-так, тик-так, тик-так», – часы отстукивали, наверное, время моей жизни, неминуемо приближая ее к логическому завершению. Вернее, это не часы приближали конец, а жизнь сама брела по тропе, ведущей в вечность, а часы всего лишь вели хронометраж данного отрезка времени. От осознания этого стало еще грустнее. От подобных мыслей, медленно пульсирующих в голове, я начал погружаться в забытье. Заканчивался сентябрь, на календаре тридцатое число, последний день уходящего первого осеннего месяца.

Вдруг в моих ушах загремело.

– На лабутенах-нах и в ослепительных штанах, – с залихватской веселостью запела моя сотовая безделушка.

– На лабутенах-нах, – все никак не могла остановить она свой пыл записанного в аудиоформате прикольного рингтона от популярной рок-группы «Ленинград».

– Смольный вас слушает, – пробубнил я в телефонную трубку.

– Сергей, я сейчас к вам приду. Ты же специалист по всяким компьютерным железякам и всевозможным гаджетам, помоги настроить андроид-смартфон. Че-то батарейки у моего «китайца» всего на два часа хватает, – слышу я голос подруги детства Натальи. – Поможешь или как?

– Конечно, помогу, приходи, Наташа. Но чтобы узнать, чем болен пациент, его надо осмотреть и пощупать, сделать диагностику и только потом лечить, если это возможно.

– Я никуда не тороплюсь, времени у меня дофига, и Лену, свою одноклассницу – твою жену, я давно не видала. Она дома?

– Конечно, дома. Короче, подползай. Заодно с ней и лясы поточите о жизни, о здоровье, о детях и всем таком прочем. Может, за политику обкашляете, вы же продвинутые девчонки.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – монотонно, как из глубин вечности, звучал далекий голос все тех же моих часов.

– А может быть, хронометр сейчас отсчитывает последние минуты чьей-то жизни, – печально подумалось мне. – Может быть, кто-то в настоящий момент стоит на пороге жизни и смерти. Может быть, кому-то нужна экстренная помощь?

Через десять минут я уже кручу в руках произведение китайской промышленности: сотовый телефон марки «Blade». Вот блади, так блади – что-то созвучное с нашим популярным в просторечье словом-термином. Сейчас попробую заглянуть ей под юбку. Ой, чего это я? Загляну ему в корень. Ой, вернее, в корневой каталог. Надо посмотреть, чего туда напихали китайские производители.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – тревожно звучит, как из бездны, внезапно охрипший голос хронометра.

Вдруг телефон марки «Blade» зазвонил. На экране высветился идентификатор звонящего абонента – это Тоня, дочь Натальи.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – энергетика тревоги усиливалась, как будто бы начинал надвигаться ужасный и сокрушительный ураган-цунами.

Застрекотали какие-то внутренние механизмы часов, из своего окошечка показалась фарфоровая кукушка. Она беззвучно открывала свой клюв. Видимо, что-то сбойнуло внутри программы этого счетчика времени, и звуковой файл застрял где-то в его недрах. Потом кукушка странным образом издала звук – то ли хрюкнула, то ли каркнула. Как будто бы она желала выругаться, выматериться. Затем «пернатая» спряталась обратно в своем надежном, как и прежде, убежище.

Я нажал на телефоне «Blade» кнопку ответа и начал вещать:

– Говорит личный электронный секретарь-автоответчик ее величества Натальи Викторовны. До того, как вас пошлют нах, вы можете униженно и кратко произнести свое прошение…

В ответ послышались неразборчивые звуки и следом зазвонил дверной звонок нашей квартиры. Дверь открылась. На пороге стояла Тоня. Вид у нее в этот момент был растерянный и подавленный, хотя в обычное время она была человеком веселым, улыбчивым и всегда с ярким жизненным задором.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – уже в инфразвуковом диапазоне жутко громыхал как будто бы притаившийся в часах ураган злобных и черных энергий из преисподней.

– Наш Сережа умер, это случилось час назад. Он вышел на Черемховском переулке из дома своей подруги Людмилы и упал возле подъезда, – скорбно, срывающимся голосом, произнесла Антонина, говоря о своем младшем брате.

Острая боль своим холодным кинжалом пронзила материнское сердце Натальи. Хоронить своих детей – самая трудная и самая болезненная миссия родителей. Так было всегда. Когда твоя кровиночка, твое дитятко, которое ты вынашивала под своим сердцем, умирает, весь мир переворачивается в сознании матери. Материнский разум отказывается принимать и понимать такое мрачное известие, такое внезапно обрушившееся горе.

Но жизнь непредсказуема и жестока, и никуда от ее реалий не деться. Принять на себя такую лавину горестных чувств и страданий и не сломаться, не потерять сознание, не упасть сможет не каждый человек. Наталья смогла.

Жизненные трудности и горести закалили ее характер, сделали ее стойкой. При этом она не утратила природной доброты и чуткости. Она была и оставалась до сих пор чувственным и впечатлительным человеком.

– Кто…? Как…? Это что, наш Сережа…? Мой сыночек, мой родимый…? Ой-ой-ой. Нет, нет, нет. Это невозможно. Этого не может быть. Он такой молодой. Мой сыночек такой молодой. Ему всего лишь тридцать восемь лет. Как же так, как же так. Что же делать теперь? Мой сыночек, моя кровиночка…, – запричитала ошарашенная этой ужасной новостью Наталья.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – неслось уже откуда-то с небес. «Тик-так, тик-так, тик-так», – пульсировало время на фоне участившегося сердцебиения и готового уйти вразнос сердца, монотонные звуки хронометра своей вечной умиротворяющей энергией пытались вытеснить скорбную энергетику, заполняя все внутреннее пространство квартиры.

«Тик-так, тик-так, тик-так. Время лечит. Время лучший доктор», – опять слышалось словно откуда-то из небесных высей.

– Тоня, прости меня. Ты шла к нам со скорбной вестью, а я в ответ на твой телефонный звонок вылез с неуместным и дурацким юмором, – взмолился я.

В ответ Антонина только махнула рукой. Сели, начали обсуждать необходимые в таких случаях траурные мероприятия.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – время шло своим чередом.

Вдруг передо мной в моем воображении начали мелькать черно-белые слайды из давнего прошлого.

Великий Советский Союз, шел 1979 год. Моя Лена забеременела и по приезду из Усть-Илимска, где мы проживали в тот период, в Иркутскую женскую консультацию дала, при встрече, «руководящее указание» своим самым близким подругам Лене и Наташе: «Делай как я!»

Следуя примеру своей приятельницы, девчонки тоже забеременели, их мужья Саша и Анатолий постарались на славу. Моя жена тогда не смогла выносить сына. Резус-фактор крови у нас с ней был разный. В ту пору это обстоятельство было серьезным препятствием для благополучной беременности. Врачи оказались перед этой проблемой бессильны, я остался без сыночка. А у наших друзей тогда родились сыновья: у Лены с Сашей – Слава, у Наташи с Анатолием – Сережа, о нем этот грустный рассказ.

Я помню Серегу маленьким голубоглазым сорванцом, крепко любившим своих маму, папу и сестренку. Потом припоминаю, как Наташа с Анатолием почти каждый день «пасли» сына после занятий в старших классах школы, чтобы забрать его домой, пока сын не успел принять наркотическое зелье.

Серега тогда попал в дурную компанию. Немудрено такое было в тот далекий период. Да и сейчас подобное случается не так уж редко, когда сами оборотни-менты из личных корыстных интересов крышуют наркоторговцев. А тогда, изъятая из одного наркопритона дурь передавалась на реализацию в другой. При этом некоторые «правоохранители» зарабатывали нехилые бабки. Такие подонки ставили и ставят под угрозу жизни многих молодых людей и подростков.

Бывало, сажали наркоманов и таких ментов. А многие ребята и девчонки, втянутые в потребление наркотической отравы, не смогли дожить до зрелых лет.

Серега дожил. Может быть, потому что большую часть своей жизни провел в местах, называемых в народе не столь отдаленными. Ходка была за ходкой, начиная с малолетки.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – часы продолжали отстукивать секунды, фиксируя проходящее мимо нас время.

Вот и у Сереги время отсидок прошло. Уже на протяжении девяти последних месяцев, откинувшись после очередной отсидки, он начал вести новую жизнь. Жизнь полную и светлую, с миром в доме, с дружбой в трудовом коллективе. Рабочая дружба – она иная, она не такая, как между урками на зоне или в тюрьме.

Рабочая среда объединяет людей для созидательной жизни. Если раньше Сергей не представлял своего существования вне зоны, то теперь жизнь сама повернулась к нему своими новыми гранями. Гранями простого человеческого участия, тепла, дружбы и любви, с обязанностями и ответственностью перед родными, близкими, любимыми и всеми другими посторонними людьми. Серега преобразился.








«Тик-так, тик-так, тик-так», – время неумолимо бежало вперед, его никто не мог остановить или повернуть вспять.

Папа Анатолий – пенсионер, сам недавно серьезно переболел. Но он продолжал работать, чтобы к пенсии прибавлялось еще немного деньжат. Чтобы накопить для доченьки Тонечки на автомобиль. Пусть не самый крутой и не самый новый, но приличный, иностранный. У Тони же есть водительские права.

А сейчас эти денежки сгодились совсем для другой цели – для похорон единственного сына Сережи.



Вот уже священник в ритуальном зале читает молитву.



Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего, брата нашего Сергия, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, избави его вечныя муки и огня геенскаго, и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа, Бога Тя в Троице славимаго, верова, и Единицу в Троице и Троицу в Единстве православно даже до последняго своего издыхания исповеда. Темже милостив тому буди, и веру яже в Тя вместо дел вмени, и со святыми Твоими яко Щедр упокой: несть бо человека, иже поживет и не согрешит. Но Ты Един еси кроме всякаго греха, и правда Твоя правда во веки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.



Людей, пришедших проводить Сергея в последний путь, было не много, но и не мало. Не успел он на воле обзавестись многочисленными друзьями. Пришли родные и близкие, и те, кто хотел поддержать маму Наташу и папу Анатолия в этот тяжелый момент в их и без того нелегкой жизни. Здесь же рядом, вся в слезах, плача без умолку, находилась подруга Сергея Людмила.

– Зачем ты, Сергей, оставил меня на всю оставшуюся жизнь одну, без тебя. Ты же знаешь, что я без тебя не могу. Ты мой самый главный, самый дорогой и самый любимый мужчина на всем белом свете. Как мне жить теперь? Как жи-и-и-ить, – всхлипывала, горько плача, убитая горем молодая женщина.

Отношения у них были не из простых. Они любили друг друга, но Сергей бывал на воле не очень долго, почти как в краткосрочной командировке, возвращаясь вскоре в свои, ставшие родными, стены уголовного мира колонии. А Людмила оставалась в Иркутске.

Она порой бесилась от злости и тоски по любимому мужчине. А потом была вынуждена принимать крутое решение: «Раз ты, Сергей, опять променял свободу и меня на жизнь в тюрьме и на зоне, я тоже должна что-то делать. Все говорят, что я молода, стройна и красива, что я должна устроить свою жизнь, свое женское счастье без тебя. Я сама хотела бы испытать чувство материнства. Я хочу и могу стать мамой. Я устала все время ждать тебя. Я не хочу увядать, стареть и помирать в одиночестве».

Она пробовала начинать новую жизнь с другими мужчинами. Но всякий раз, когда Сергей освобождался и возвращался из мест лишения свободы, она бросала все и бежала к своему Сереженьке – своему единственному любимому. Она ничего не могла поделать с собой. Затем молодые жили до очередной посадки Сергея. Счастье было недолгим.

А потом все повторялось вновь и вновь. Какое-то неимоверное и непостижимое добровольное самопожертвование молодой женщины. Ее еще домочадцы в шутку называли «декабристкой Бестужевой». Но ей было не до шуток. Она была в плену, как бы закованной навечно наручниками своей неумирающей любви.

За два дня до похорон с работы Сергея приходил его бывший начальник. Он принес недополученную Сергеем заработную плату и деньги на похороны, которые собрали дружные работяги-товарищи, члены Серегиной бригады.

– Спасибо вам, папа Анатолий и мама Наталья, за то, что вы воспитали такого хорошего сына Сергея. Мы все любим и уважаем его. Мне трудно говорить о нем в прошедшем времени. Мы доверяли ему самые сложные работы. А я доверял ему ключи от всех помещений и складов. Сергей с честью оправдывал наше доверие.

Мы скорбим по этой тяжелой утрате. Нам его будет очень сильно не хватать. Даже уличная собака, которую пригрел и подкармливал Серега на работе, каждый день ждет его. Иногда воя и скуля, она смотрит на дорогу, ожидая, что вот-вот Сергей вернется, – говорил без особых ораторских изысков не очень молодой руководитель строительного подразделения. На глазах его были слезы, а голос порой невольно срывался, окрашиваясь хрипотцой, когда ком скорби подбирался к его горлу.

Похоронили Сергея 4 октября 2018 года на Радищевском кладбище Иркутска рядом с бабушкой Антониной (мамой Наташи) и дядей Станиславом (Наташиным родным братом).








Со стороны за процессом погребения присматривала стая бродячих собак. Голодные животные ждали, когда люди по своим обычаям поставят на новую могилку блюдечко со стаканчиком водки и положат колбаску с блинчиками, вроде как на закусь. Водка-то им, собакам, без надобности, а вот съестное очень даже нужно. Из хмурого неба валил мокрый снег, он укутывал землю своим влажным покрывалом. Дул холодный пронизывающий тело осенний ветер. Он своим морозным дыханием забирался под одежду, заставляя людей ежиться.

Только Сереге не было холодно, он уже не мог ощущать ни холода, ни природного тепла. Его душа, наверное, сейчас могла ощущать только тепло сердец людей, пришедших проводить его в последний путь.

Наконец, самые шустрые, а, может быть, самые голодные собаки бросились к вожделенной пище, оставленной нами на вновь возникшем Серегином погосте. Но молодой злобный кобель, сидевший неподалеку, по-видимому вожак стаи или, может быть, смотрящий за этим участком кладбищенской территории, отогнал всю собачью мелюзгу прочь.

Вступать с ним в смертельный бой никто из стаи собратьев не стал. Поэтому мы по отдельности подзывали к себе рядовых членов лохматого и хвостатого сообщества и давали им еду. При этом их главнюка мы отогнали в сторону. Мы же люди, нам хотелось чтобы каждая собачонка что-нибудь съела.

Пусть друзья человека тоже помянут нашего парня Сережу, безвременно и скоропостижно ушедшего в вечность, оставив нас страдать на этой Земле.

«Тик-так, тик-так, тик-так», – жизнь продолжается. Живым надо жить дальше, помня ушедших в мир иной своих родных, близких и друзей. Потом, может быть, и о нас кто-то вспомнит.



Разные случаи бывали на улицах нашего города и не только печальные. Наверное, больше было смешных и радостных. Радуга эмоций и чувств была необыкновенной, а иногда даже незабываемой, сказочной. Мне же сейчас хочется продолжить рассказ про улицу. Про то, какой ее видел я с самого моего детства, каким она меня принимала.

Иркутские улицы – понятие сложное и многогранное. О них можно слагать стихи и сочинять песни. А я привлек к своей работе мастеров изобразительного искусства – одних из лучших живописцев старого Иркутска.

И помогут мне раскрыть тему нашего города иллюстрации картин замечательных иркутских художников Оксаны и Алексея Яшкиных. На протяжении всей книги они будут украшать ее содержание и знакомить читателей с картинами, отражающими разные моменты из жизни нашего любимого города.

Они дополняют литературное содержание и раскрывают тему книги глубже, используя художественные образы, написанные маслом на холсте. Кисть и мастихин – это их оружие. А эти картины, как и сам текст книги, об истории родной сибирской земли, об Иркутске.

Пусть эта книга поможет широкому продвижению их искусства и прибавит новых почитателей таланта иркутских самородков – замечательных и самобытных художников.




2. Анютины глазки. Первая любовь и последняя





Филипок. Посадка по весне


Филипок – так ласково звали Славу Филиппова друзья и подруги. Он был смешливым и озорным парнем. Но при этом среди бродовских слыл настоящим бойцом, бесстрашным и непримиримым к проявлению несправедливости. Бродом или Бродвеем молодежь называла главную улицу города Иркутска – улицу Карла Маркса. А до Октябрьской революции 1917 года, в царскую эпоху, она именовалась Большой улицей.








Во все времена на ней происходили замечательные мероприятия. Здесь праздновали различные значимые события. Здесь проходили массовые гулянья, многолюдные шествия. По будням и в выходные дни сюда приходили просто прогуляться – на других посмотреть, себя показать. Здесь вельможи чинно разгуливали с возлюбленными. На старинных фотографиях такие променажи выглядели особенно трогательно. Дамы в длинных платьях, в ажурных шляпках.

Наверное, были и другие персонажи, но в истории они не остались запечатленными на фото. Видать, не слишком презентабельными были их рожи и одеяния. Вот фотографы и не тратили на них драгоценные негативы. Зато расфуфыренные кавалеры имели очень важный вид. Кареты, запряженные лошадьми, казались верхом совершенства и изящества.

А теперь разные современные баламуты выгуливали своих телок, так называли легкодоступных девушек. Да еще влюбленные, нежно переглядываясь и робко держась за руки, прогуливались среди других людей, отдыхающих от работы, от борьбы за выполнение и перевыполнение планов советских пятилеток.

Набережная реки Ангары, названная в советские времена бульваром Гагарина, была еще одним местом культурного отдыха горожан. Здесь, в самом центре Иркутска, нередко проходили разборки, поскольку сталкивались разные люди с различными интересами, помыслами и устремлениями.

Славка Филиппов шел по Броду, непринужденно поглядывая по сторонам. Он никуда не торопился и никого не ожидал встретить. Девушки у него не было. Друзья отдыхали на острове Юность, который тоже находился в самом центре города. Рядом с началом улицы Карла Маркса была перемычка, которая перекрывала течение Ангары в узком месте и открывала доступ к водной прохладе некогда чистого и уютного залива, ставшего уже полуостровом Юность.

Но Филипок шел от «железки» (железнодорожного двора) совсем в другую сторону. Он с улицы 5-й Армии свернул влево, в сторону памятника Ленину. Хотел прошвырнуться с «бороды» на «лысину». Так в шутку называли маршрут с улицы Карла Маркса на улицу Ленина.








Внезапно из зарослей кустов, что со стороны газона возле драматического театра, донесся звук плача, или скорее всхлипывания. Этот звук был тихим и надрывным. В нем было столько горечи и боли. Слава остановился, прислушался и направился к источнику этих нечеловеческих страданий, казалось исходивших из раненого, разрывающегося сердца, захлебывающегося в эмоциях космического горя. Там он увидел полусидящую, опирающуюся одной рукой о грязную землю, молоденькую девушку.

Взгляд ее голубых глаз был стеклянным. Слезы беспрерывным ручейком струились, падая на обнаженную девичью грудь. От рыданий и спертого прерывистого дыхания грудь содрогалась в угасающем ритме. Казалось, что девушка была готова умереть, не сходя с этого места. Места насилия и надругательства над ней. Ее новенькое платьице было разодрано. Лицо в побоях. Из носа текла кровь. Кровь также была и на подоле истерзанного платья.

– Боже мой. Что случилось? Меня зовут Слава, можно просто Филипок. А как тебя зовут? – залепетал ошарашенный Филипок, обращаясь к насмерть перепуганной девушке.

Он поднял ее с земли. Поправил как мог то, что еще осталось от платья и могло прикрывать фигуру девушки. Накинул на ее плечи свой пиджак, обтер ее лицо от крови своей рубашкой и начал выслушивать рассказ бедолаги.

– Зовут меня Анюта, – девушка почувствовала заботу и тревогу за нее настоящего мужчины, который был готов оказать ей помощь, защитить. Она грустно улыбнулась. – Филипок звучит забавно.

– Это меня так кореша прозвали еще в детстве. Фамилия у меня Филиппов. Вот и прилипло прозвище на всю жизнь. А че, мне нравится. Совсем даже не обидно, – заулыбался Слава, разглядывая девушку. – А ты красивая, однако. Рассказывай, что случилось?

– Стыдно мне об этом говорить. Да ладно. Я приехала учиться в медицинский институт. Сама я из Тайшета, там живут родители и брат. Вот сегодня пошла погулять. Хотелось на бульваре Гагарина Ангарой полюбоваться. У нас тоже речка есть – Бирюса, только она не такая большая, но тоже очень красивая.

Но не дошла я, не успела. Возле драматического театра на меня налетели двое здоровенных парней, им помогали еще двое. Они меня потащили в кусты в палисадник. Я отбивалась, кричала, но никто не пришел мне на помощь, даже милицию не вызвали. От ударов кулаком в лицо я на какое-то время потеряла сознание.

Когда очнулась, то меня уже насиловали. Двое пацанов держали руки и зажимали рот, а двое верзил поочередно упражнялись внизу. Гады, сволочи.

Какой я теперь мужу достанусь? Что со мной будет? Ведь я была девственницей. Берегла себя для будущего любимого. А теперь позору не оберешься, – Анюта опять горько заплакала и прижалась к Славе.

«Что за народ такой? Моя хата с краю. Никто не вмешался, не спугнул хотя бы этих козлов вонючих», – подумал Филипок. А вслух произнес:

– Куда тебя, Анюта, проводить: в больницу, в милицию или еще куда?

– Не знаю я. В милицию не хочу, боюсь. Допросы, расспросы – это дополнительные унижения. Да и мужики в основном в милиции работают. Будут надо мной насмехаться.

Да и защитят-то они вряд ли. У тех гадов нож. Они когда меня волокли, им в левый бок под ребро упирались. Мол, будешь орать и сопротивляться, прирежем. Они ведь могут подкараулить меня на улице и убить. Таким терять нечего. А заступиться за меня в Иркутске некому. Да и в Тайшете тоже.

Даже мой родной брат издевался надо мной. Бил и даже пинал ногами, когда я была еще подростком. Одна боль мне от мужчин.

Слава, а проводи меня до общежития. Я там переоденусь. Девчонки-старшекурсницы меня осмотрят, помогут по медицинской части. Я тебе пиджак потом или сразу верну. Хорошо, Филипок?








– Хорошо. Пойдем, Анюта. Я тебя провожу и в обиду никому не дам. Не бойся, теперь у тебя есть защита. В моем лице.

При подходе к памятнику Ленина Анюта задрожала и, судорожно вцепившись в руку Славы, стала прятаться за его спину. Было видно, что она жутко напугана.

– Слава, это они, – еле вымолвила девушка, показывая взглядом на группу парней, вальяжно стоявших и о чем-то бурно разговаривавших на перекрестке двух главных улиц города.

– Ну ты, Анюта, говорила, что за тебя заступиться некому. Сейчас я не только заступлюсь, я отомщу за тебя этим мразям. Они долго будут помнить этот вечер. Подонки гребаные. Сейчас увидишь все своими глазами. Не бойся, ты со мной.

– Ребята, разговорчик имеется, – презрительно сплюнув через нижнюю губу, произнес Вячеслав, отпустив из своей ладони руку испуганной Анюты.

Парни опешили. Они вчетвером. Они не могли ожидать такой наглости от пацана, не отличавшегося большими габаритами. Двое насильников были аж на две головы выше Филипка. А двое их пособников («подсобных рабочих») были невысокими, но коренастыми.

Настроены они были круто и жестко. У одного из них в руках сверкнула финка. Атмосфера начала накаляться, как над вулканом, готовящимся к извержению лавы.

– А не пошел бы ты, шибздик, к такой-то матери? – язвительно ответил Филипку один из здоровяков и громогласно захохотал: – Гы-гы-гы. Гы-гы-гы.

«Так, до хлебальника я, пожалуй, не дотянусь. Длинные гаденыши. Тогда ловите, гады», – успел подумать Слава и мощнейшими ударами с двух ног попеременно нанес разящий урон противнику в нижнюю часть тела в область мошонки.

Сейчас бы это назвали запрещенным приемом кикбоксера или бойца ММА. А тогда Филипок просто применил навыки отличного футболиста. Только предметом удара был не мяч, а похотливое плотское естество негодяев насильников. Гол надо было забивать однозначно. Если промахнешься, тебя самого могут забить до смерти.

Послышался страшный скрежет разрывающейся на части биомассы единственной извилины (органа мышления) этих криминальных индивидов. Ужасающие вопли сотрясли округу.

Даже голуби, восседавшие и гадившие на голову вождя мирового пролетариата, испуганно вспорхнули, оставив памятник наедине со стонами, взорвавшими всю округу.

Оба амбала скрючились, забившись в конвульсиях. Тут-то их челюсти оказались в зоне досягаемости кулаков Вячеслава. Последовавшие молниеносные удары с обеих рук и скрежет сломанных челюстей завершили акт возмездия.

Два парня, совсем еще недавно издевавшиеся над Анютой, уже поверженными и почти бездыханными лежали у ног девушки.

Филипок, улыбаясь от азарта и успеха, обернулся в сторону девушки. Его глаза кричали:

«Зло не должно оставаться безнаказанным. Вот, смотри, Анюта, смотри, я отомстил за тебя. Враг повержен».

Девушка была близка к шоковому состоянию от ужаса, но ее глаза были переполнены благодарностью этому почти незнакомому парню, бесстрашно вставшему на ее защиту.

В этот момент последовал удар ножа в спину Славы, отвлекшегося от поединка всего на долю секунды. Филипок вскрикнул.

Затем он, обернувшись, как вертушка, к которой был привязан кузнечный молот, сокрушительным ураганом ударов уложил на асфальт, рядышком с их хозяевами, оставшихся двух противников.

Как выяснилось позже, рана у Филипка оказалась неопасной. Нападавший парень, с ножом в руке, упал плашмя. Рожа агрессора со всего маха врезалась в дорожное полотно улицы, окрасив его красной жижей. Слава в горячке выхватил нож из руки своего несостоявшегося убийцы. И всадил ему в ягодицу.

Рукоятка ножа заиграла, завибрировала. Сегодня, наконец-то, нож нашел себе достойные ножны – футляр для безопасного хранения. А что, в этой жопе ему и место…








Сизые облака играли в закатных лучах солнца. Казалось, что они тоже ликовали победе добра над злом. Они радовались, глядя на Филипка, и грустили, переживая за Анюту. Им с высоты видно далеко, но они не смогли предупредить нашего молодого человека о надвигающейся опасности. Хотя очень старались. Облака закручивались в вихре, потом опускались низко к земле и стремительно взлетали вверх. Они становились темнее и темнее. Они уже совсем почернели. Казалось, что облака с тревогой кричали парню:

«Филипок, берегись! Славка, спасайся! Убега-а-ай».

Но наш молодой боец ничего не слышал. Он любовался Анютиными глазками. Они уже не были теми стеклянными, которые он увидел в первое мгновение их встречи. Ее глаза светились в этой опускающейся темноте синими сапфирными лучами. Их свет преломлялся в сознании нашего героя всеми цветами радуги, согревая и лаская его взволнованное юношеское непорочное сердце.

«Какие же они, эти глаза, прекрасные и добрые, – думал, восхищаясь их красотой, Филипок. – Какая необыкновенная эта девушка Анюта. Я без нее, кажется, уже не смогу жить. Да, да, не смогу, не смогу!»

Чувство притяжения и любви стало вытеснять в его мыслях ощущения сострадания и жалости к этой безвинной и недавно еще беззащитной девчонке. Он стал ощущать непреодолимое влечение к своей новой знакомой. Только эти светлые силы притяжения внезапно встретили сопротивление, жесткое и грубое противодействие.

С четырех сторон, и по «бороде», и по «лысине», к месту события подъехало четыре милицейских воронка. Славке выкручивали руки, его душили крепким хватом сзади. Потом повалили на асфальт и заковали в наручники.

Анюта кричала:

– Отпустите его, я не позволю, не отдам…

Хотя Слава не оказывал сопротивления милиции, его несколько раз пнули в живот и по печени и забросили в клетку автомобиля, предназначенную для бандитов, жуликов и других арестантов. Немудрено, но по сложившейся на местности обстановке и по всем приметам именно он больше напоминал бандита. Рубаха Филипка была вся в крови.

Откуда им знать, что это была кровь Анюты. У Славки не было носового платка, и разбитый нос и лицо девушки он бережно обтирал своей рубахой, которую потом просто застегнул, отдав пиджак Анюте. Но милиционеры этого знать не могли. Они видели только кровь на асфальте, кровь на рубахе, плюс четыре лежащих тела с ножом, воткнутым в задницу одного из них.

Картина вполне однозначная. Пазлы сложились так: доблестные охранники порядка по сигналу внимательных и бдительных граждан обезвредили и задержали вооруженного и опасного преступника.

Девушку прогнали. Четверых пострадавших на машинах скорой помощи увезли в Третью кировскую больницу, в травматологию, что возле Центрального рынка. Там всегда принимали раненых, переломанных, искалеченных и побитых граждан.

В Кировском РОВД дежурный следователь, майор Злобин, похвалил сотрудников милиции за задержание преступника. Разбираться долго он не стал. Показаниям Вячеслава, что тот защищал девушку, он не поверил. Девушки-то нет, значит, и не защищал никого.

Разыскивать свидетельницу происшествия он тоже заморачиваться не стал. Зачем ему суетиться? Лишняя это работа, что, ему больше делать нечего, что ли? План надо выполнять.

«Если сама придет, буду вынужден допросить. А так…» – думал доблестный майор милиции, а по сути, бездушный чинуша.

Недавно Кировский районный отдел милиции подвергли жесткой критике, что в нынешнем году раскрываемость преступлений по статье «хулиганство» ниже на двадцать восемь процентов, чем за аналогичный период прошлого года. Стало быть, нужно для поправки показателей статистики посадить вполне определенное количество хулиганов.

Виноват человек или нет, большого значения не имеет. В суде тоже к этому вопросу относились философски: дыма без огня не бывает, раз попался, значит, виноват. Такая порочная система работы и оценки результатов деятельности правоохранительных органов имеет место и по сей день. Отсюда и следует другая статистика, что по тюрьмам и по зонам парятся без вины виноватыми до пятидесяти процентов «сидельцев».

Анюта если бы знала, то обязательно бы пришла в милицию выручать Филипка. Но не срослось… При ознакомлении Вячеслава с обвинительным заключением в кабинете следователя Злобина зазвонил телефон.

– Алло, это из третьей кировской больницы по делу Филиппова.

– А, понял. Как там пострадавшие от рук преступника себя чувствуют? Все живы остались или как?

– У двоих половые органы отбиты. Все хозяйство аж фиолетового цвета. Говорили про них, что, типа, они насильники. Вот и получили по заслугам…

– Нуихерсними, – скороговоркой протрещал Злобин.

– Он-то с ними, но по назначению уже вряд ли понадобится. Разве что писать, и то с трудом, через катетер. Челюсти еще у всех четверых сломаны. Да сотрясение мозгов вдобавок ко всему и кровопотеря, небольшая, но все же…

– Нуихерсними, – снова, но уже многозначительно, процедил сквозь зубы Злобин, всем своим видом дистанционно показывая, что разговор закончен.

Суд был скорым. Славе дали шесть лет заключения в колонии. Судья, расфуфыренная тетка, Славкины доводы и не слушала. У нее, разведенки, вечером было свидание с возлюбленным.

Он работник системы, следователь. Надо успеть к парикмахеру сходить. Прическу, маникюр сделать, потом рожу накрасить. А то ведь он может свое кобелиное внимание на молодую секретаршу переключить.

Вон как он заглядывает в вырез ее платья, на томно вздымающиеся при дыхании груди. Да на длинные ножки, когда та идет, покачивая телесами. Это ж надо так, все мужики – кобели.

«Блин, сколько раз ей говорила, что на работу надо ходить в закупоренном виде, ничего такого не выпячивая», – сердито думала судья о своем, наболевшем и злободневном.

Когда ей слушать доводы арестанта, не до него ей. Это все рутина повседневной работы. А ее личная жизнь важнее всего. Годы-то уходят, можно остаться одинокой и никому не нужной.








А Славкина мама, Вера Ивановна, в стареньком платье и черном платочке, проплакала, затравленно сидя на лавочке на всех судебных заседаниях. Она, простая труженица, батрачившая всю свою жизнь на швейной фабрике, растила сына в одиночку, без мужа, стойко перенося все лишения. Очень хотела, старалась, чтобы мальчик стал хорошим человеком. Он и был смелым, неравнодушным и справедливым. Иначе не сидел бы здесь на скамье подсудимых, вступившись за беззащитную девушку. Мама все никак не могла понять, за что же судят сына.

«Так, как он, поступил бы любой настоящий мужик, – думала убитая горем простая русская женщина. – Как же так? Что же это такое?»

– Сыночек мой дорогой. Я буду ждать тебя. Я всегда с тобой, мой любимый, мой единственный, – плача, причитала мама, выслушивая суровый и, по существу, несправедливый и неправосудный приговор.




А зона строгая


Вот этап доставил нашего Вячеслава на железнодорожный вокзал города Тулуна. Этот город в 380 километрах от Иркутска славился наличием многочисленных исправительно-трудовых колоний. Угрюмые охранники затолкали прибывших в автозаки, и понеслась жизнь осужденных ребят на новом месте, вдали от родных, вдали от друзей.

Начальник колонии, пожилой полковник Федоренко, после карантина поприветствовал прибывших зэков. Рассказал о распорядке в колонии, предостерег от необдуманных и противоправных действий.








Зэков развели по баракам. Филипок попал в барак, или его еще называли отряд, под номером двенадцать. Вот он переступил порог нового незнакомого мира. К нему тут же подбежал шустрый пацан из сидельцев и вкрадчиво, участливо спросил:

– Что, мать продашь или в задницу дашь?

– Мать не продается, жопа не дается, – отчеканил в ответ Слава.

Он был научен премудростям так называемой тюремной прописки еще во время предварительного заключения, когда ожидал завершения следствия в иркутском «белом лебеде». Там Филипка зауважали сокамерники за его крутой нрав и лютую ненависть к несправедливости.

Статью свою в делюге Слава заработал кулаками. Бил насильников и их пособников. А это по любым понятиям дело правильное, мужицкое.

– Тебе привет от Прасковьи Федоровны передали (тюр. жарг.: привет от параши).

– Что будешь кушать – мыло со стола или хлеб с параши? – все никак не мог угомониться самозваный проверяющий.

– Ссу стоя, сру сидя. Стол не мыльница, параша не хлебница, – снова непринужденно, но четко ответил Вячеслав.

– Угомонись, шустрик, – грубо окрикнул пытливого зэка Хриплый – смотрящий по бараку. – Это Филипок. Он мужик правильный. Хоть и первоходок, но законы наши уже знает. Мне о нем вчера маляву (письмо) прислали.

Исторически сам обряд прописки возник в тридцатых годах прошлого столетия и применялся для того, чтобы выяснить, что из себя представляет вновь прибывший зэк.

В результате прописки, как правило, пришельцу присваивалась масть мужика, но в отдельных случаях он мог попасть в немилость и стать «обиженным» или «опущенным».

Итак, прописка пройдена. Начали течь резиновые дни. Шконка (кровать), подъем, перекличка, зарядка. Потом завтрак, работа в промзоне, отбой, сон. Опытные сидельцы считали, что режим в колонии достаточно спокойный. «Хозяин» Сергей Анатольевич Федоренко был уравновешенным и справедливым. Может, поэтому вертухаи, дубаки и пупкари (охрана и сотрудники колонии) не лютовали. А зэки жили, типа, как в санатории, если можно так выразиться. Ну это, конечно, если есть с чем сравнивать.

В обычных развлечениях заключенных не ограничивали. Правда, оно было всего одно – телевизор. Он был как островок свободы. Из него получали новостные сообщения, смотрели фильмы. В общем, принимали информацию из внешнего, свободного мира через этот ящик.

Но было и еще одно развлечение – это общение по переписке с «заочницами». Но об этом чуть позже. А сейчас про жизнь в зоне, которая резко изменилась после трех лет отсидки Вячеслава. А изменилась она по двум важным параметрам: ужесточился режим, и Славка влюбился в загадочную «заоху». Дело было так.

В колонию пришел новый заместитель по оперативной работе – Плешивцев Аркадий Гедеонович, был он худощавым дрищем. Имел крысиное лицо, вернее рожу. Его худосочное тело было вертким, а все ужимки, в отсутствие начальника колонии, были наполеоновскими. При «хозяине» колонии Федоренко он был раболепствующим и заискивающим служакой.

Казалось, что он всячески хотел угодить Сергею Анатольевичу. А на самом деле за спиной шефа он тайно писал на него разные пасквили вышестоящему начальству в Иркутск. Главной целью Плешивого, так прозвали его зэки, было подсидеть Федоренко и стать «хозяином» или, на крайняк, перевестись в Иркутск и стать главнюком, курирующим зоны.

Для реализации своих корыстных планов он открыл новое направление в деятельности исправительно-трудового учреждения, нелегально конечно.

В колонию зачастил следователь из областного управления внутренних дел по фамилии Курочкин. Внешне они с Плешивым были похожи как два брата. И оба были мерзкими и жутко страшными для беззащитных перед ними зэков. В результате, в Иркутской области резко пошла в гору раскрываемость «висяков» – давних преступлений, которые оставались долгое время нераскрытыми.

А делалось это незамысловатым образом. В зоне находили добровольцев из числа подонков, которые за послабление по отношению к ним режима содержания шли на беспредел. Они прессовали зэков, подвернувшихся им под руку. В результате зверских побоев и издевательств многие не выдерживали, становясь «цыплятами» Курочкина, брали на себя чужие давние преступления, которых не совершали. Срабатывал список следователя Курочкина.

Признаваясь в чужих грехах, они наматывали себе дополнительный срок. Впрочем, чему многие были рады. Ведь они отвязывались от систематических побоев и истязаний, которые были невыносимыми. А «труженики» -прессовщики взамен получали алкоголь, дурь и удовлетворение некоторых других нехитрых потребностей. А как иначе, труд-то не из легких.

Плешивый держал свое слово, поощрял иуд. Зэки боялись выходить на территорию колонии, из промзоны сразу старались попасть в свой отряд. В отряде сто человек, туда соваться беспредельщикам опасно. Можно и на заточку нарваться.

Особенно отличались в этих «раскрытиях» преступлений матерые зэки – Копченый и Соленый. Сами по себе они были ничем не примечательными людишками с невысоким уровнем интеллекта. Главными их чертами были жадность, подлость и тщеславие. С ними невозможно было вести диалог ни о чем. Их ограниченность была такой же яркой, как гений и талант Эйнштейна. Их жадность была безграничной, как сама Вселенная.

Сумел как-то Плешивый рассмотреть в этих биологических субстанциях необходимое ему применение для собственного возможного продвижения по службе. Он, как заместитель по оперативной работе, обладал огромной властью над сидельцами и стремился ее использовать сполна, в первую очередь в своих корыстных интересах.

Так бывает. Пацан, который в детстве получал щелбаны да пендели за свою никчемность, трусость и подлость, получив образование и власть, став начальником, отыгрывался на людях. Они все были ему ненавистны. Он мстил за унижения, полученные в детстве, юности и студенчестве. Именно такими и были Плешивцев и его коллега – следователь Курочкин.

Однажды в столовке к Филипку подкатил Копченый.

– Слышь, пацан, базар к тебе имеется. Перетереть одну тему надо. Мы с Соленым хотим обкашлять с тобой возможное сотрудничество. С нами, крутыми зэками, будешь работать – будет тебе щастье, и даже с бабами перепих устроить могем. Истосковался, небось, по бабскому-то теплу, – сказал Копченый и скабрезно загыгыкал, сверля своим взглядом Вячеслава.

– Не на того нарвался, Копченый. Ты хуже пидора. Я тебе руки не подам. Для меня это стремно. Помогать тебе в твоих грязных делах и стать ментовским холуем – никогда. Катись от меня куда подальше, – сверкнув глазами, презрительно произнес Слава и показал ему оскорбительный и унижающий жест.

Слова молодого зэка обожгли блатаря, как огненная лава извергающегося вулкана. Он покраснел, позеленел, но ответить не посмел. Струсил. У Филипка был такой угрожающий вид, что казалось, он порвет сейчас на части собеседника, как «Тузик грелку». Копченый отступил, но затаенная злоба стала сверлить и разъедать уркагана. Он уже не мог спокойно спать. Испортился аппетит.

Случай для отмщения вскоре подвернулся. На очередной разнарядке в кабинете у подполковника Плешивцева, где рассматривалась фабрикация признаний для раскрытия преступлений, Копченый сделал деловое предложение по новой теме раскрытия мокрухи:

– Есть тут один зеленый огурчик, Филипком кличут. Ему и надо подвесить иркутскую поножовщину пятилетней давности, которую предложил раскрутить и раскрыть Курочкин. У него и статья подходит. За подобное художество он срок и мотает.

– Ну хорошо. Завтра я его в карцер прикажу закинуть. Дальше вы уже действуйте сами. Чтобы послезавтра у меня на столе было чистосердечное признание от Филиппова.

Я обещал следователю Курочкину, что все будет сделано. Если не сделаете как надо, я вас самих сгною. Будете просить о смерти. Такую жизнь я вам устрою, что ад покажется раем. Сами напросились. А сейчас пошли вон. Уже больше трех дел за вами нераскрытых по согласованному графику числится в этом месяце. – Я что, трепачом должен выглядеть перед Иркутском? – гневно заорал заместитель начальника колонии Плешивый и затопал своими кривыми ножками. – Вон отсюда, гады. Работать разучились! Размажу! Сгною! Уничтожу!

В тридцатиградусный мороз Славка возвращался из столовки в отряд. Навстречу ему, откуда ни возьмись, выскочил ДПНК (дежурный помощник начальника колонии) майор Буш.

– Заключенный Филиппов, почему не по форме одеты?! Мать вашу так! Безобразие. Нарушаем, значит. Совсем уже оборзел!

– Виноват, гражданин начальник, я у шапки-ушанки уши опустил, чтобы свои не отморозить, – отчитался наш зэк.

– Я, плять, тебе сейчас яйца отморожу, жопу опущу. Почему нарушаем форму одежды? Опускать уши у шапки-ушанки не положено! Распорядок нарушать не позволю!

– Так ведь холодно, гражданин начальник.

– Пятнадцать суток тебе карцера, понял? Там погреешься, – ухмыльнулся ДПНК. – Ты у меня еще попляшешь, гаденыш.

– Понял, гражданин начальник, – отчеканил Филипок.

Так Славка загремел в ШИЗО.



Примечание: ШИЗО – штрафной изолятор; ПКТ, бур – помещение камерного типа, или, по-старому, барак усиленного режима; СУС – строгие условия содержания; ЕПКТ – единое помещение камерного типа, или попросту карцер; кича – так называют тюрьму в тюрьме, это темница, маленькое неотапливаемое помещение.



Здесь Филипку предстояло провести пятнадцать суток. Ужаснее ситуацию представить сложно. Особенно если вспомнить о кольщиках, которые должны были выбить необходимые признания из невиновного и ничего не подозревающего зэка.

Бушлат и шапку у Славки охрана отобрала при входе в карцер. Зачем? Да просто издевались быдлаки-вертухаи, получившие власть над людьми, поступив на службу в систему ИТК на зону. А может быть, это сделали намеренно для того, чтобы зэк стал посговорчивее и быстрее сломался. Сейчас уже не узнаешь.

А тогда продрогший и замерзающий Славка, покрываясь инеем, сидел на корточках и желал только одного – уснуть и не проснуться.

Его, общительного и жизнерадостного парня, колония со своими тотальными, серьезными, порой бесчеловечными ограничениями надломила, но еще не сломала. Он долго не мог смириться с тем, что сидит из-за уродов, насильников.

Он защищался сам от ножа и защищал поруганную честь безвинной и беззащитной девушки. Он не сделал ничего такого, за что могло бы быть стыдно. Он был и оставался настоящим мужиком. Он стойко переносил все тяготы и лишения жизни на зоне. Славка любил жизнь, но сейчас он понимал, что никому он не нужен. Только маме.

В его сознании всплыли слова старинной песни «Бежал бродяга с Сахалина», которую он слышал в исполнении бабушек, когда маленьким отдыхал в деревне.

У этих бабушек с Великой Отечественной войны не вернулись сыновья. Воспоминания о своих любимых и дорогих мальчиках, своих кровиночках, вселенской тоской и печалью окрашивались в интонациях распеваемой песни.

Эти незамысловатые и в то же время мудрые слова врезались в его детскую память.








Они, как струйки чистой родниковой воды, зажурчали в его угасающем от мороза сознании. Они на каком-то энергетическом тонком уровне побуждали его еще сильнее любить свою маму, свою самую дорогую женщину.

Глухой, неведомой тайгой,
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.
Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяги путь.
Укрой, тайга, его, глухая,
Бродяга хочет отдохнуть.
Укрой, тайга, его, глухая,
Бродяга хочет отдохнуть.
Там, далеко за темным бором,
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей и милую жену.
Оставил мать свою родную,
Детей и милую жену.
Умру, в чужой земле зароют,
Заплачет маменька моя.
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка – никогда.
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка – никогда.

Не было у Филипка жены. Да и женщин он еще по-настоящему и не знал. Он всего один раз был близок с девчонкой. Но так неумело. Получился форменный конфуз, из-за которого он долго и искренне переживал. Все это произошло, когда Славка, ученик 10 класса школы №15 г. Иркутска, провожал домой девчонку – отличницу из параллельного класса. Вечерний Иркутск был прекрасен.

Кругом зеленело. В кронах деревьев какие-то птички вили гнезда. Они готовились к выводу своего потомства. Они заботились о продолжении жизни, продолжении своего рода. Их голоса с высоты звучали трепетно и звонко. Казалось, что они призывали к такому же процессу всю окружающую природу, все живое и неживое.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sergey-lenin/sudby-ludskie-lubimyy-irkutsk/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения